которой полковник «дядя Витя» командовать будет? — уточнил он.

— Да.

— Пойду, если возьмешь — всяко интереснее чем у тещи в деревне самогонку пить, — согласился он.

Ништяк, плюс один кадр.

— Наши «пенсионеры» уже товарища полковника одолевают, — поделился он инсайдом. — Что мол за служба будет, да какой конкурс, да какие справки с характеристиками нужны.

— Я бы всех взял, но столько не надо, — вздохнул я. — Надо будет регламент, должностную инструкцию и список требований к кандидатам с экзаменом составить. Но вас, дядь Федь, чисто как своего возьму.

— Вот уж спасибо! — гоготнул он.

Зашипела рация, КГБшник прервал зарядку, ответил, выслушал набор цифр и посмотрел на меня.

— Ага, — подтвердил я. — Пойдемте.

В администрацию вызывают, звонок из Москвы второй категории важности — правительственные работники высшего ранга. Категория первая — мама с папой и родной дед, категория три — силовики, четыре — все остальные.

По бледной предрассветной хмари, под начинающимся дождиком прокатились в администрацию и прошли на пункт связи, где дежурные КГБшник и «лагерная» бабушка-телефонистка выдали нам трубку и покинули закуток.

— Ткачев!

— Здравствуй, Сереженька! — раздался голос моей любимой приемной (де-факто) бабушки Фурцевой.

— Здравствуйте, Екатерина Сергеевна!

— Не разбудила?

— Нет, я после концерта вчера рано лег, как раз нечего делать было, — честно ответил я.

— Ну какой концерт отгрохал, прямо конфетка! — кинулась она меня хвалить. — И гражданская лирика, и «эксперименты», и главное ругательство Советских детей десакрализировал — по телевизору покажем и все, «дура» будут как комплимент воспринимать, — захихикала.

— Просто не хотел, чтобы Оля обижалась, — почти честно ответил я.

И «Дорочку» перепеть жутко хотелось — глубоко иронично получилось, я такое люблю!

— И Филиппу этому блаженному пощечина, — продолжила баба Катя.

— А вы как успели-то? — спросил я. — Там же не смонтировано ничего.

— Я на такой должности все успевать должна, — назидательно ответила она. — Как только самолет приземлился, сразу режиссера твоего и запрягла — давай, хотя бы черновик показывай, он и показал — с главной камеры. Ну а звук… Ну ты сам понимаешь.

— Понимаю, — поддакнул я. — Очень приятно, что вы сном ради такого пустяка пожертвовали.

— Да какой в мои годы сон — три часика поворочалась, уже, считай, хорошо выспалась, — вздохнула она.

— Да какие ваши годы, Екатерина Алексеевна? — послушно запротестовал я. — Главное — не биологический возраст, а сила духа и, так сказать, внутренняя энергия — а у вас и того и другого на десятерых хватит!

— Балабол, — умиленно хихикнула Фурцева. — А ко мне тут, представляешь, целая делегация на прием приходила, из художественных директоров ВИА — у нас их как грибов после дождя развелось благодаря тебе.

— Кого-то слышал, — признался я. — Есть очень хорошие. «Верасы», например.

— Есть, — не стала спорить она. — Мне «Верасы» тоже нравятся, прямо слушаю и молодею, — мечтательно вздохнула. — Но не о том речь — говорят, мол, давайте обязательный процент «гражданского» репертуара срежем. Представляешь?

— Какая наглость! — разделил я ее негодование. — Это так кроме как про любовь и прочее баловство песен не останется — получим кучу бестолковых коллективов типа этого ихнего «Битлз».

— И я о том же! — поддакнула Екатерина Алексеевна. — Нам здесь такого не надо — человек о любви к Родине в первую очередь думать должен, потом уже все остальное. Так им и сказала — музыку играйте какую хотите, но смысл должен быть Советским с большой буквы — вот как у тебя, например, звук такой будто кошку у микрофона распотрошили, но слушаешь и понимаешь — наше, Советское, созидательное! И молодежи нравится — в каждом дворе, говорят, под гитару твои песни играют.

— А кто постарше играет Высоцкого, — добавил я.

— Говорила я с Владимиром Семеновичем, — неправильно поняла она. — Обещал почаще на Родине бывать, а то что это такое — как гастарбайтер сюда за деньгами ездит, а все свободное время по Европам колесит.

— Я сейчас свое кино летнее досниму и что-нибудь для Марины Влади постараюсь придумать, с длинным съемочным процессом — пусть дома поживут. А там, глядишь, и понравится, осядут.

— Постарайся, Сереженька, — одобрила Екатерина Алексеевна. — Я на днях в совхозе бывала, площадку проверила — ферму прямо сказочную построили, так сразу и не скажешь, что в СССР снят.

— Декораторы огромные молодцы, — поддакнул я.

— Так, заболтались мы что-то, — засуетилась Фурцева. — А я ведь к тебе по делу.

Ну еще бы!

— Находки ваши, Сережа, с точки зрения истории — бесценные, — заявила она. — Но, как материалисты, не поощрить мы вас за такое не можем. Одну из статуй мы с аукциона продадим, за рубеж — торги начнутся с восьмидесяти миллионов долларов.

— Это хорошо, валюта стране нужна, — привычно одобрил я. — Но нам двадцать пять валютных-аукционных процентов жирно будет. Особенно мне.

— Вот и мы так решили, — обрадовалась пониманию Екатерина Алексеевна. — Так что выпишем разовую премию всем причастным в размере пятидесяти тысяч рублей каждому.

— Это хорошо, — одобрил и это. — Я свои сразу в фонд определю, а остальным лучше чтобы не определяли — пускай на улучшение бытовых и жизненных условий потратят. Выпишите запрет?

— Выпишу, — пообещала она. — А что там за ЧП с каким-то мальчиком?

— Не ЧП, — поправил я. — Просто случайно нашел крайне одаренного математически юношу. Он со странностями, примерно как наша Надя, только от мира цифр.

— Академикам покажем на всякий случай, пусть мозги проверят, — пробубнила баба Катя, судя по фоновым звукам оставив себе пометку в блокнотике. — Что с ним делать планируешь? Помощь нужна?

— Планирую в деревню забрать с последующим устройством в физико-математический интернат, — ответил я. — Отца — в деревню нашу, трактаристом, на выходных с сыном видеться будет. Попрошу в МГУ математического аспиранта выделить для индивидуальных занятий. Но ничего не обещаю — может он пока школьник в математике хорош, а как подрастет окажется «середнячком». Но попробовать хочу — мало ли?

— Пробуй, — одобрила Екатерина Алексеевна. — Ну мы пока будем Всесоюзный конкурс по сборке кубика прорабатывать, затем и на соседей масштабируем. Все, беги на завтрак, как вернешься домой в деревне встретимся, покажешь мне своего гения.

— До свидания, Екатерина Алексеевна.

* * *

После завтрака толпой отравились на свежевыстроенный вояками полигон — ГОСТ и необходимые санитарные нормы давно выработаны, так что все по стандарту: точно такие же есть уже почти во всех крупных городах страны.

— Хорошо, что ты меня отговорил, — поежившись под зонтиком, поделилась радостью Оля. — В дождь по лужам да грязюке лазить я уже большая!

Милаха блин!

— Это помимо того что славой и достижениями нужно делиться, — поддакнул я. — Нас с тобой и так весь Соцблок знает, так что будем стараться не высовываться больше чем положено. Мы — артисты, а пейнтбол пусть другие побеждают — ребятам это в будущем обязательно зачтется, карьеры построят и будут жить долго и счастливо.

— Чем больше вокруг счастья — тем лучше! — светло улыбнулась подружка. — С этим только дебил будет спорить, — и без перехода добавила. — Я наверно с тобой уеду, надоело отдыхать, а ничего интереснее чем мы за эту неделю пережили уже и не случится.

— Пахмутова с Добронравовым приедут, — предположил я.

— Ага, — саркастично кивнула она. — И Памятный камень еще. Вот интересно будет! А в «Артеке» еще скучнее — он-то образцово-показательный.

Хорошо, что тамошний директор ее не слышит.

— Мы еще к ребятам сходить обещали, на машинках покататься, — напомнила она.

— Помню, — подтвердил я. — Сейчас тут закончится, вручим ребятам награды, потом в деревню… Ты со мной?

— Не хочу, — поморщилась она. — Что я, колхозов не видела?

— Тогда как вернусь сразу и пойдем, — решил я.

— А в дождь можно кататься? — высунула она из-под зонтика мордашку на затянутое тучами небо.

— Он после обеда закончится, — поделился полученными в администрации новостями.

— Все-то ты знаешь, — почему-то надулась она.

— С тупицами дружить не интересно, — отмахнулся я.

— Поэтому мы и лучшие друзья! — получив завуалированный комплимент, Оля расцвела и цапнула меня за руку.

— Поэтому! — с улыбкой подтвердил я. — С тобой прикольно.

— В кино меня снимешь? — ловко воспользовалась она моментом.

— Добро пожаловать в массовку, — кивнул я.

Мне же не жалко.

— Я вчера звонила, говорят на следующий день после нашего приезда две свадьбу будет. Можно я тамадой побуду?

— Если молодожены не против, — разрешил и это.

У меня времени нету — зайду, подарю чего-нибудь прикладное-бытовое, тост скажу и на съемки — график прямо кусается.

— Не против, я уже спросила, — заверила Оля.

— А меня зачем спросила тогда?

— Ты же все время у всех спрашиваешь, — пожала она плечами. — Хотя и дураку ясно, что тебе все разрешат. Сам же говорил —